Мир вокруг заморожен, точней отморожен, точней
Перешел в состояние холода – белой страницы.
Если город когда походил на театр теней,
То теперь тень вмерзает в асфальт и не в силах тениться.

Обонянье сдает, зренье тает, упрямится слух.
Просто чувствуешь: цвет исчезает и звук в горле стынет.
Лишь ночами супруги, чей пыл безнадежно потух,
Обжимаются под одеялами, как молодые.

О, февраль, всероссийский лататель подгнившей любви,
Низкорослый обманщик, прилипший к узорчатым стеклам,
Нас, редисочнолицых, снующих в тебе, отрави
Нежной краской стыда, по сравнению с лицами – блеклой,

Ни за что обмани ожиданьем чужого тепла,
Освежи нашу память бесцветной иглою заката,
Чтобы кровь под коростой не то что быстрее текла,
Но, почуяв тепло в темноте, потекла хоть куда-то.

                               * * *

Пролетая над тем, что от них осталось,
Не осиливая путь – пролетая,
Извлекаешь немногое, самую малость,
Разожмешь ладошку – пустая.

Только и видишь, как медной монетой,
Прилипающей к пальцам, катится лето,
Где даже тень желтоватого цвета
Слабо трепещет над почвой нагретой.

Ах, откуда эта склонность к примитивизму
У детей биндюжников и книгочеев?
Близорукое зренье выхватывает из жизни
Небо и землю – крупнейшие из ячеек.

Дальнозоркая память не смотрит под ноги –
На щебенку, врезающуюся в подошвы
На дороге, с рождения данной многим,
Покорившейся лишь святым и дошлым.

Впрочем, все они – вымысел живописца,
Карандашные линии, пятна масла,
Неспособные медлить и торопиться.
Их тела сгорели, звезда погасла.

Пролетая над Витебском, задеваешь Белу,
Проплывающую непобедимо
То ли паром с реки, то ли снегом белым,
То ли облаком, то ли сладким дымом.

Мой взгляд, живущий близоруко,
Не различит вверху, над крышей,
Пичугу, жаворонка, точку.
Я нахожусь во власти звука,
Но я не птичью песню слышу,
А частый трепет оболочки.

А ты, вооружась очками,
Смотрела в небо, точно в пропасть,
Скользила по его эмали
Куда-то вглубь, где, пасть оскалив,
Крутилась солнечная лопасть
И где глаза воспринимали

То, что не явно, а подспудно,
Не очертания, а пятна,
Разъятые слепящим светом.
А мне все это недоступно,
А мне все это непонятно,
И я не думаю об этом.

Я вижу острую травинку,
С которой местные Кихоты
Выходят против черной мухи,
Я вижу узкую развилку
Сучка и как идет с охоты
Паук. А напряженье слуха

Мне возвращает трепет птицы,
И шелест облака по кроне,
И пыль, которая клубится
Над полем. И ни звука кроме.