Лэсли Варк (Lesley Vark)

на мёртвые леса

опальный мастер слов

ты вечно неизменчив

уснувший в облаках

запрятавшись от солнца

творивший этот мир

как отраженье сна

не знал как уберечь снежинку

от паденья

но солнце ты поставил нам

судьёй

уйду и я от грёз твоих

не окрестясь тобой

угасшим пламенем

ночного вдохновенья

                       ***

убивать добрых ангелов в зародыше
разносящих заразные радости
слепой иррациональной привязанности
гасить пламя ночи своим телом
повесь на стену свою фотографию
и молись на неё
осуди сам себя на расстрел
и подпиши помилование

                 ***

проглядела все глаза —
да где она, дорога-то?
только ветер — князь неласковый
выжженной солнцем степи;
голову пеплом осыпав,
босиком за пророками строгими
мне ль брести раскалённой землёй,
сжав обрывки свободы в горсти?
нет! в клубах ядовитой пыли
по тропе утрамбованной,
опустив взгляд слезящихся глаз,
сам иди, как баран на убой;
твой единственный бог голос твой
удавит десницей, железом окованной,
и за руку, держащую плеть,
ты ухватишься в страхе слепом.

***

не верь им — это манекены,
запрограммированные лгать,
что, лбом перешибая стены,
не стоит люд простой пугать;
что гвозди всё ещё не ржавы
и молот вдарить будет рад,
что для героев у державы
немало сыщется наград;
что погружая мир в молчанье,
ты не даёшь ему спастись, —
ты плюнь им в рожу на прощанье,
пошли их на фиг — не стыдись.
ты сам себе — закон и мера,
смысл бытия — толпы вина,
слепа как крот любая вера,
смешны "святые" имена.
где сброд источник оскверняет,
сизифов труд — постройка рая.
...из подсознанья рвётся в бой
Люцифер, созданный тобой.

***

с потолка прорастает обугленный лес
с неба падает сломанный крест
кровью ночь колесом дорога
человече убей своего бога!

полночь глянула прямо в душу
вервь страдания душу задушит
глаза из орбит похрипи немного
начни с себя убийство бога

невозможность свержения звёзд декабря
начат отсчёт с середины нуля
вектор безумия тычется рогом
в толстый живот обречённого бога

Праведник

любитель расставить все точки над "i"
он признаёт только плату по своим счетам
его ум подвластен вере в притяженье земли
он подправит стрелки любым часам

он садится на коня как на сломанный стул
он торгует свободой в рассрочку
его весы не качнутся какой бы ветер не дул
когда на нём поставят крест или точку

***

"Мы под прицелом тысяч ваших фраз,

а вы за стенкой, рухнувшей на нас..."

Янка Дягилева

I.

я убивала время безвременья
оно меня в ответ не щадило
прицельный залп из точки зрения
раскрыл подобие шила и мыла

кормить из вены солёным хлёбовом
свободу выгнать свободу взашей
вас натаскали глисты-нахлёбники
отдав на прокорм полчищам вшей

итог перекрашенных белых ворон
всё тот же в пенном оскале рот
туда куда вас переправит Харон
мы по старой привычке проломимся вброд

I I.

Ты не забудешь, они не забудут

тебя переломит ветер
когда ты выйдешь в поле
ты стремишься попасть в сети
чтоб забыть о морях боли
ты сломаешь меч о колено
ты возьмёшь в руки гитару
ты ляжешь кирпичиком в стену
ты станешь уважать старость
ты выпьешь свою чекушку
потом пойдёшь и купишь поллитру
ты подставишь железную кружку
снимешь шлем и наденешь митру
ты станешь таким как они
тебе все грехи простятся...
но в преддверьи последней войны
меч и поле тебе приснятся

***

бродить бесплотным духом
здороваться с каждым камнем
я пала росой на травы
делюсь луной с ночами
переплывать озёра
на хрупком листе кувшинки
...а когда-то хотела петь песни
от которых рушатся горы...

***

изумрудные травы стоптали
бьётся стекло твоих ног
я пророк вселенской печали
обойди же меня стороной

камни объятий искали
ветра находили покой
я пророк вселенской печали
обойди же меня стороной

бытия заострённые грани
вновь оплатишь кровавой ценой
я пророк вселенской печали
обойди же меня стороной

слёзы, счастье — всё небу отдали
но обрушен последний устой
я пророк вселенской печали
обойди же меня стороной

мудрость наша из боли и стали
затопило надземье тоской
я пророк вселенской печали
обойди же меня стороной

***

Этот день убил себя
и свою жену.
Не стало "сегодня" и "завтра".
Наступила вечность.
Это было в Амстердаме;
по улицам ходили
маленькие туманята,
собирая неоновое сияние
для маячных огней.
...Мы с тобой заказали сакэ
и всыпали в него яду,
чтобы отравить "вчера".

***

воспевая бесплотность крылатых крыс
я порвала струны и сорвала голос
но приходит мастер по починке крыш
и производит настройку чёрно-белых полос

***

Багровые тени — это то, что не даст заснуть.
Багровые тени на синем снегу...
И мне кажется — снова куда-то бегу;
там за краешком глаза — молния... вспышка... кнут.
Багровая тяжесть и тени последних минут.

Malefica

ангелы в праздничных крыльях
безлики и безразличны,
напевы унылых идиллий
навязчиво-аллегоричны.
жги его белое знамя,
жди смертоносного знака;
расплатишься с ним словами
постылой дочери мрака.
кричи, и тебе зачтётся
тяжесть незримых скрижалей,
дерзай, и саван юродства
накроет глаза печали.
пусть сонным покоем дышат
его златоверхие храмы.
иконы — умертвий лики
охватит весёлое пламя.
голоса твердят из-за грани:
"умерь содрогания мира";
когда окровавятся длани
и с жуткой ухмылкой вампира
сожжёшь его белое знамя
и пепел развеешь по ветру:
вновь нет никого над нами!
...но вновь кто-то кличет: "где Ты?"

***

к тебе приходят чужаки
и говорят что взгляд твой грязен
как страх протянутой руки
и как лечить твою проказу
их обучали неспроста
и в этом видят их призванье
провидцы жизни живота
хранители сортирной тайны

у чужаков в руках часы
а в глотках длинные рассказы
и ищут алчные носы
крамолу как в пыли алмазы
они исправят и дадут
гарантию стабильной жизни
они за твой живот умрут
молчали б только твои мысли

ты закрываешь дверь на ключ
и затыкаешь ватой уши
пытаешься скорей заснуть
чтоб больше никогда не слушать
как в подлых пальцах шелестят
грязно-зелёные банкноты
когда с небес на нас летят
посланцы ядерной свободы

***

я хотел бы увидеть, как
испаряется лунный свет
с лепестков ядовитых цветов
хищных джунглей чужого сна;
мне вливать бы в себя закат
у истоков песчаных рек,
среди теней погибших миров
примерять на себя имена
тех, кто нёс на себе проклятье
быть чужим под любым светилом;
рисовать чёрной тушью на солнце
иероглифы расставания.
так хотелось звездою стать мне...
только небо моё разбилось,
крыльев словно не было вовсе
и нет силы уйти в изгнание.

***

в этом доме, наверное,
слишком много яду пролилось мимо,
в этих стенах
даже молчание научилось лгать,
город сотнями глаз
буравит понурую спину;
все они говорят:
"надо жить!" — и мешают встать.
здесь с ложечки кормят,
связав по рукам и ногам,

заслоня грязной шторой
свет нового серого дня,
но осколки сомнений
иллюзиям корни обрежут.
я усохшее слово,
кто выбросит в мусор меня?

***

Припадок миропониманья,
Вселенная составлена из атомов ярости,
Осталась лишь одна стихия;
Отверзлись врата рая
В страшном древесном крике —
... и сотворилось,
Сотряслось;
Неряшливое солнце ввалилось
В выломанные двери души,
Встречая чёрный рассвет
Глотком пустоты;
... ты, сам в себя
Забивающий гвозди,
Твои твари,
Съевшие небо глазами
(я дверь)
Закройте меня навсегда

***

растила тёплые лики цветов
в долинах бледных ладоней...

обороняя крепостную стену
вся в осколках горящей вечности
я — рассадник визжащей нечисти
в грудь осиновый кол продену

вырезаю слова из памяти
раздвоенным лунным ножом
но витражным разбитым стеклом
до утра одиночество скалится

разорваться бы начерно в семь холмов
да оставить за летом сто восемь могил
кто меня столько вёсен от тебя хоронил
поскупился на россыпи атомных снов

***

с улицы ветра в обрывках дождя
уползает хайратый трамвай
у него нет колёс у него нет руля
он остановится в точке

где сливаются крики

прилетевших стай.

храни мой прайс, о дух автостопа
в кошельке слышу звон стихов
с пивом в руке по жизни топаю
подниму у обочины руку

и пиво в ней спросит :

подвезёшь ли нас, любовь?

***

мне говорил незнакомый летун
что небо — колодец без дна
но почему же больная весна
стоит по колено в глазах
сжимается небо в своих берегах
как будто у марта бодун

***

по трупам рек
разменяв деньги
холодных ветров
пешком
вслед за твоим солнцем
по кругу

***

где и когда это было не знаю
что может быть субъективней измерения моей ненависти
но кто-то научился рисовать глазами
на чёрной стене лик моей истерзанности

с тех пор я ищу прозрачного яду
пост-ядерным зимам мира даю прибежище
прошу поделиться смертью тех в ком чрезмерно ада
нахожу на запястьях следы прокажённых отверженных

и если глаза нужны для того лишь чтоб их закрыть
что ж я не против лишиться малости
оптимизма ведь джокер мой бит
и решётка ресниц моя гильотина усталости

вот так и иду упиваясь отчаяньем
я не помню тебя знаю лишь что без тебя плохо
я продала бы душу но она истаяла
о, почему же мне больно? ведь я уже сдохла...

Заклинание

слышишь?
я сплетаю паутину
чтоб ловить сбежавшие надежды
видишь?
просто не могу иначе
удержать луну над тополями

расцветаю между пальцев

обнимаю повиликой
слышишь?
не могу иначе
погублю себя словами
слышишь?
слушай:
я люблю...

***

ловец случайного тепла
слепой потомок отражений
ты плавишь страстью зеркала
суля изысканность вторжений
твой взгляд хрустальная игла
и нить за ней живая мгла

историк непрочтённых глав
творец столпа грехопадений
выходит ночь из-за угла
с ножом бесстыдных откровений
идёт нечестная игра
вновь очернён ты добела

***

сними заклинания этих одежд,
сорви завесы заклинаний,
диск лунный надвое разрежь;
молчи, чтоб не спугнуть надежд,
в прятки играющих с нами.

слова — убийцы тихих мечт:
проклятие каждого звука,
застывший воск сгоревших свеч,
плоть чувств сокрушающий меч,
тень смерти, что вяжет нам руки.

так забудь заклинания — путы невежд —
давай чертить руны движений.
без каменных слов, без тесных одежд
из пепла восстань, будто феникс...
сними заклинания этих одежд...

***

я боюсь смотреть в зеркала
они видят как я убегаю
от абстрактного липкого зла
к злу привычному но я не знаю
где предел где истоки где дом
может сдаться и просто забыть
что есть ты... то что было не сон
может зеркало проще разбить
только это не выход на волю
моих стен не возьмёт динамит
а твоих... и пытаться не стоит
и когда я успела остыть?
всё измерила равною мерой
я тону в янтаре вязких стен
и в глазах твоих буду я серой
... солнцем глянь из порезанных вен...

***

скошены травы, их запах дурманит.
я стираю следы на песке моей жизни.
глянь — зажили мои старые раны,
сняты покровы... так снись мне!

смята трава, позабыты сомненья;
вновь прикоснусь к горизонту глазами.
даже лишь так, пусть на миг, только тенью —
я ощущаю срастанье сердцами.

***

там, где прошла вода:
камни, обломки, тина;
бунт потеплевшего льда:
"есть горы. их надо подвинуть."
так, как прошла вода —
буйство весенней стихии.
камень сточила вода —
льдиной застыла вода.
и я снова камнем застыну.

***

мои слова созрели
как граната перед взрывом
открывшись на все сто
ожидаю удара в спину

свобода и жажда счастья
два полюса два электрода
да здравствует правда боли
а слёзы... они уходят

перепутав свои и чужие путы
ты мне петля на шее
от привязанностей перепутья
уйди а не то согреешь

ох нет
останься не надо
дай лёгкости хоть на минуту
но тем тяжелее расплата
тем больней размыкать руки

осознание слабости воли
кривит губы и сводит скулы
одиночество это смерть
а смерть от меня отвернулась

***

"...Restless oblivion forever"
Anathema

слушая музыку рвущихся нервов
я констатирую статичность боли
хоть это, в сущности, и не было первым
но всё же основа для падения веры
в преходящесть чувств и вторичность воли

как трепет крыл бабочки под крышкой черепа
в слоях реальности есть отторжение чуда
самоосознание срубленного дерева
поиск себя за пределами тени
как всегда, чересчур мала амплитуда

***

ты умеешь быть далеко
ты умеешь быть близко — ближе чем стрелы дождя
за грядой облаков
я оставлю свой знак-громовицу уходя навсегда

мне гулять в проводах
треском искр отвечая на попытки обнять мой огонь
пламя в светлых глазах
нет не верю но всё же... протяни мне ладонь

***

я помню — от слёз ослепшие,
запутавши ноги в дорогах,
в вышнем себя не нашедшие, —
на землю спускались боги.
оплавленные в тигле боли,
забывшие, как забыться —
они ели земной пуд соли,
запивая мутной водицей.

их первый рассвет здесь был страшен —
глаза полнились солнечной пылью:
в невесомости облачных башен
упрёк лишь себе находили.
хотелось остаться в прошлом,
но, зная, что невозможно,
стирали с лиц обожженных
бессильные горькие слёзы.

не в силах глядеть друг на друга,
разошлись они, пряча взгляды.
а была в очах их — мука,
преломлённая в предательской влаге.

***

слепое небо городов
всегда сворачивалось в купол
как приближение оков
невольно бросив взгляд на руки
ты понимаешь что распят
на перекрестье слов и дела
застывший в капле янтаря
и беззащитный под прицелом
бросая вызов небесам
вперяющим слепые бельма
не веря звучным словесам
готовишь тень свою к расстрелу
осатаневший от жары
и ограниченности камня
ты ищешь выход из игры
в глумливой жизни зазеркалья
тебя поймали в этот город
ты чувствуешь в поклоне спину?
замешан в солнечном растворе
творцу собой являешь глину...

Vark

(почти по Г. Л. Олди)

отпевайте меня богохульствами или проклятием,
вспоминайте меня, сплюнув через любое плечо;
я не знаю дороги, но приду к вам ещё и ещё,
а вы встретьте меня экзорцизмом и неприятием.

от меня, как круги по стоячей воде, разойдитесь,
разожгите костёр и предайте мой голос огню.
я ещё к вам приду и не рады вы будете дню;
разорвите связавшие наши желания нити.

не пророчу вам зла, но прошу: отвернитесь скорее —
принесу вам беду, ведь она мне родная сестра.
не ищите меня...
вы хотели игры? ну так будет игра!
я от вашей души отказаться уже не сумею...

***

когда надо, из меня не вытянешь и полслова;
когда плохо (мне ли, не мне) — полумолчу.
уходя, оглянусь — и слова, молчания вдовы,
станут в горестный ряд, но я их к себе не пущу.
сны — как липкий плевок (противные мелкие жабы) —
оскверняют тоскливое утро, которое и без того
беззастенчиво-грязно сулит дневные расклады.
где вы, вдовы-слова? — умерли. дома нет никого.
отпечатки октябрьской листвы в реках мая,
в осторожные мысли ворвался безудержный бред.
гость мой частый — тоска — приезжает в зелёном трамвае,
но записка в дверях: "умерла. никого дома нет".

***

Я не хочу светиться вполнакала ;
Играть по правилам, навязанным извне,
Лить воду на чужие мельницы — устала .
И вот сгораю на чужом костре.

Я зеркало — совсем не по душе мне
Быть отраженьем не моих потерь;
Дробится эго в тесных подземельях,
Где, смертью одержим, об стены бьётся зверь.

Кто знает, как уходят одиночки
За призраком несбыточной мечты?
Я лишь прокладываю им дороги-строчки
И на могилу приношу цветы.

Сухая глубь, куда уходят корни.
Границы слов, слепые облака —
И холод ночи... Вертится покорно
Земля — цветная цацка дурака.