Семейный портрет в интерьере

Натюрморт и подросток. Пейзаж и тинэйджер.
Он один на портрете. По разным причинам
Завелась в его доме какая-то нежить.
Лишь один человек из троих получился.
Да, он вырос. И ими бессовестно предан,
Но он в птичку фотографа все еще верит.
Это то, что должно быть семейным портретом,
А не взрослый ребенок в пустом интерьере.
Узелок со слезами тяжелыми скомкав,
Глубоко его спрятал. А как же иначе?
Потому что вдолбили в него аксиому,
Что мужчины не плачут, не плачут, не плачут.
Понимая, что мир его все-таки рухнет,
Горький запах разлуки по-волчьи почуяв,
Как распятый Спаситель, раскинувши руки,
Обнимает пространство в надежде на чудо.


                                Дорожное

Товарняк с моим прошлым крылами скрипит за плечами,
Ангел опыта выверит груз на наличие пользы,
От такой сортировки значительно мне полегчает,
Рифмы в сцепке инцестной очнутся комфортною прозой.
То, что нужным и важным еще так недавно казалось,
Может крышу вагона снести, может рельсы разрушить,
Под скамейкой ребра тут любовь путешествует зайцем,
Пусть и солнечным, но контрабандным,
как чадо кукушки.
От привычки сирень пересушивать в ржавые плюсы
Я однажды в тупик чуть ли не навсегда отлетела.
Ну а это пристрастие делать партнеров по вкусу?
Я хочу хоть на старости лет побывать в Галатеях.
Неумеренность климата джунглей в желаньях пускает
Под откос и в расход. Распадусь. Растекусь. Расплескаюсь.
Обворуйте меня, чтоб я ехала дальше пустая,
С постоянною скоростью. Вовремя. По расписанью.

     1 + 2 + 3 + 5=11 копеек (разговор с сыном)


Висит в пространстве планета — беспомощный мяч в авоське.
Над ней пятичлен, а в центре — орудий пыточных сон.
Ты видишь? Ползут мохнато, щупальца из колосьев.
Придушено лентой солнце. Лучи как сигналы SOS.

А кстати, знаешь, авоська — это такая сумка,
Сплетенная из веревок по принципу макраме.
Взгляни на эти копейки, — одиннадцать будет в сумме.
Давай же устроим экскурс в страну разбитых химер.

Всего лишь одну копейку стоила газировка.
Её проглотишь, и будто в желудке пляшут ежи.
В носу щекотно. И слезы... Ты весело так зареван.
Ну, в общем, необъяснимо. И жутко хочется жить.

Коробка спичек — копейка. Снежок тогда первый падал.
И первая сигарета. И завуч в школьном дворе.
«Все девочки носят косы, а ты распустила патлы!
Русалка! Нет, хуже. Шлюха! Без шапки! Эх! В ноябре...»

А как начищали двушку! Песком. До светлого блеска.
За гривенник выдавая старухе полуслепой.
Мороженым торговала она. Ах, если бы...Если б
Вернуться! Да только поздно. Лишь — свечку за упокой.

Еще две копейки стоил один звонок телефонный.
Я гнусно орала в трубку: «Не нужно мне больше встреч!
Червивых ромашек с клумбы! Я чай не люблю с лимоном!»
А все потому, что мальчик был ростом мне ниже плеч.

И снова о газировке. Она бывала с сиропом.
Но это за три копейки. В слегка помытый стакан.
Удар кулаком. И хрюкнет пронзительно и сурово
Смешной автомат железный. Недвижимый истукан.

Цена трамвайных билетов была такою же точно.
Я ехала до конечной. А дальше — наоборот.
Так мой организм боролся с микробами рифм и строчек.
Гриппозной температурой боролся. Не поборол.

Метро-пятачок. И вот ты в каком-то волшебном царстве!
Старалась побольше света подземного нацедить.
Впитать лжеампир плебейский, по-рабски почти старалась.
Мне нравился пафос станций. Особенно кольцевых.

Я рубль пятьдесят давала за яркую побрякушку,
Сработанною цыганом из стертого пятака...
Я тупо смотрю на бляшки, где солнечный диск придушен,
К серпу и молоту снова не хочется привыкать.

Так выкинуть или спрятать? Дилеммой глупой томлюсь я.
Ты слушаешь? Вижу. Скучно. Я чувствую, — ты устал.
В какой же фонтан мне бросить четыре монетки тусклых,
Вернуться в страну и время, твоею сверстницей стать?